Удав Ли имел длину почти два метра. Он любил пить молоко и греться ни солнышке. Он жил в большом загородном доме с огромным участком. Было где развернуться. Но, Ли больше всего любил сидеть в углу самой верхней комнаты под лампой. Он сворачивался там двойным кольцом и замирал. Жизнь текла мимо, но у Ли редко возникало желание в ней участвовать потому, что все предыдущие попытки заканчивались плохо.

Ли не знал своих родителей. Он вылупился из яйца в темной коробке, где уже до этого уже вылупилось два десятка таких же как он. В воспоминаниях остались темнота, голод и конкуренция. Либо ты сожрешь брата, либо он тебя.

Не все дожили до счастливого дня, когда коробку открыли и какой-то мужик, со словами – «О, не все еще сдохли», вывалил удавчиков — удачников на пол… Оставшихся в живых рассадили по отдельным террариумам с освещением и подогревом. Помыли, накормили. Ли недолго прожил в террариуме. «Ой, какая красивая змейка»,- крикнула девочка – «Папа, я ее хочу».
Через час Ли был уже в своем новом доме. Жизнь начала налаживаться. Было тепло, свободно и сытно. Ли рос и хорошел. Девочка с ним играла как с пестрым шнурком, Хозяйка поила его молоком и даже, иногда, разговаривала с ним добрым голосом. Хозяин мог прикрикнуть, но беззлобно.

Была, правда, одна неприятность. Хозяева большую часть времени находились либо в Москве, либо за границей, а однажды исчезли совсем надолго. Стало тихо, только прислуга молча ставила молоко и уходила. Все бы хорошо, но скучно и одиноко. Поговорить бы, да не с кем, как будто его и самого-то вовсе нет.

Летом стало немного веселее. Можно было выползти во двор, растянуться на теплых плитках дорожки и погреться на солнышке. Мимо пролетали разные насекомые, Ли ловил их на лету, проглатывал, и они жужжали у него внутри. Это жужжание придавало Ли уверенность в том, что он существует. Существовать было приятно.

Однажды, когда Ли грелся на солнышке, мимо бежала курица. Привет – сказал Ли. Курица Клава остановилась, заметила, что Ли не веревка, а настоящий живой удав. Удивилась и начала весело кудахтать про червяков, про жизнь в курятнике, и про то как правильно жить в обществе, как не задираться, быть как все, иначе можно и огрести тумаков. Она болтала, а Ли был счастлив, ему было совершенно все равно, что она там кудахтала, главное – его заметили, с ним разговаривают, он есть. Когда она, наболтавшись, проголодалась и убежала в свой курятник, Ли почувствовал острую боль. Он вдруг почувствовал себя сломанным и растоптанным, это было странно, с чего бы. Но он больше не хотел и не мог быть один.

На следующий день курица Клава снова прибежала, и покудахтав немного, опять ушла в свой курятник. И так каждый день. Это было невыносимо – она всегда убегала, а Ли испытывал то счастье, то невыносимую боль, он ревновал Клаву ко всем обитателям двора, а особенно к петуху Леше. Иногда он делал обиженный вид, иногда говорил ей гадости, или умолял остаться, но она все равно убегала.
Жить так было невыносимо. Однажды, Ли не выдержал, и, когда она в очередной раз собралась убегать, просто взял и проглотил курицу Клаву целиком. Все, теперь она уже никуда не сможет убежать. А она прекрасно обустроилась в его голове. Это было удобно, он теперь мог разговаривать с ней, когда захочется. Или, когда она захочет его поучить, как жить. Конечно, иногда она кудахтала не к месту и сильно доставала своими нравоучениями, но с ее голосом в голове жить стало как-то спокойнее, правда опять начала одолевать скука.

Дружба с дворовым псом Гошей развивалась по такому же сценарию. Гоша, конечно, был гораздо более верным псом, чем Клава. Он научил Ли суровым законам выживания во дворе, много рассказывал о том, что там, за трехметровым забором тоже есть жизнь, но упорно не хотел следовать за Ли везде и всегда. У него, оказывается, тоже была своя жизнь и свои товарищи. Пришлось проглотить и его. Целиком. Чтобы не убегал. Чтобы всегда жил в его голове.

Та же участь постигла и безымянную мышку и хомячка Петю — они уже никогда не отставят Ли тосковать в одиночестве.
Теперь в голове Ли жил целый зверинец. И если в доме было все так же скучно и не с кем поговорить, в голове у Ли кипела настоящая жизнь. Отношения Клавы и Гоши не ладились. Клава жалела Ли, Гоша постоянно ругался, Петя любил подливать масла в огонь, мышка всего боялась, насекомые жужжали каждый на свой лад.

Ли постепенно приспособился к такой жизни – снаружи скука и не с кем поговорить, а внутри настоящая война. Но в один момент все изменилось.

Девочка и хозяин вернулись с первым снегом. А хозяйка не вернулась. Она только однажды подъехала к воротам, а прислуга вынесла ей вещи. Девочка часто плакала, а хозяин полюбил уезжать надолго. А когда возвращался, сидел у камина, ругался на всех и пил виски.

Девочка теперь уезжала только по утрам в школу, а вечера коротала дома, в компании какой-то чопорной молчаливой тетки и удава Ли. Она делилась с Ли всеми своими бедами и больше всего про то, что ей нельзя больше встречаться с мамой. Ли было жалко девочку. Он считал, что виноват перед ней, потому что еще тогда не проглотил хозяйку. Возможно, если бы она сейчас жила в его голове, девочке было бы не так плохо.

А еще, несмотря ни на что, Ли был счастлив. Он был нужен, с ним разговаривали, он существовал. Девочка везде носила его с собой. Даже в ванную. Даже в спальню. Тетка пыталась протестовать, но хозяин ни в чем не отказывал дочке, и Ли было даже разрешено заползать к девочке в постель. Чем дальше, тем больше Ли ощущал свою значимость.

Правда, курица Клава, та, что в его голове, все время кудахтала – не зазнавайся, ты только удав и, если возомнишь себя настоящим другом хозяйской дочки, будет хуже. Ты вообще кто такой, ты просто удав, ты ползучая тварь, тебя невозможно любить. Ну почему же, спорил пес Гоша, если правильно себя вести, не нарушать традиций и не спорить с хозяином, вполне можно заслужить хорошее отношение. Главное, чтобы молоко вовремя давали и на хвост не наступали, ворчал хомяк Петя. А безымянная мышка всегда только дрожала молча.

От этих разговоров Ли становилось тошно и хотелось забиться в угол. Но стоило ему спрятаться, девочка начинала бегать по дому, кричать и звать его. Обычно он сразу же выползал на видное место и его находили, но однажды он уснул где-то под ванной и не услышал ее криков. Она нашла его через два часа. Она плакала, обзывала его предателем, таким же, как мама, гладила его и обнимала крепко, крепко.

— Вот видишь, сказал он курице Клаве, — Я ей нужен! Нужен, даже если удав!

— Посмотрим, — ответила Клава. Но тут заговорила обычно молчаливая мышка: «Это же кошмар! Ты ей нужен, о ужас! Она же тебя проглотит, как ты проглотил нас!»
Ли испугался. Он не хотел быть проглоченным. Ему хотелось иногда греться на солнышке и ловить насекомых. «Проглотит, проглотит», — зажужжали хором насекомые в его голове, — «Сам виноват».
Но и жить без девочки он уже не мог. Даже мысль о том, что она уедет надолго, причиняла боль.

А может мне ее проглотить — подумал Ли. С ней тогда, конечно, не поиграешь, зато никуда не денется и меня проглотить не сможет, но будет всегда здесь. От таких слов пес Гоша даже завыл. – «Ты что, совсем с ума сошел? Да если ты ее проглотишь, хозяин вернется и наваляет тебе палкой промеж глаз! Тогда и тебя, и нас всех вообще не будет, а шкурку твою на помойку выбросят, идиот! и только ты, ты во всем будешь виноват».

Как ни крути, а все плохо. Вопрос, как жить дальше и не быть во всем виноватым, и чтобы было с кем поговорить, и чтобы просто быть, и чтобы не проглотили? Неразрешимая задача. Ответа не было ни у Ли, ни у зверинца в его голове. Хотелось только одного – уснуть и видеть сны про далекую счастливую жизнь. Он даже попробовал хлебнуть хозяйского виски – хозяину-то помогает.
Но Ли не помогло. Его только тошнило и болела голова, потому что с виски пес Гоша пошел вразнос. Гоша орал на Клаву страшным голосом, наступил на Петю, разогнал насекомых. Это было невыносимо, надо было что-то делать, надо было удостовериться что он, Ли, есть, не смотря на весь этот шум в голове.

Он заполз к девочке на колени, обвился вокруг ее тоненького тельца и прижался к ней со всей силой своей любви. Она сначала закричала, потом захрипела и начала задыхаться. Заорала хмурая тетка, прибежал хозяин. Ли уже понял, что сделал что-то не то, отпустил девочку и отполз в угол. Он понял, что напугал девочку, и, о ужас, он чуть не придушил ее в порыве пьяной нежности. Девочка смотрела на него огромными удивленными глазами полными слез, хозяин орал и грозился убить Ли.

И вина захлестнула Ли с головой, и все жители его головы потонули в этой волне. И кругом не было ничего кроме страшной, всепоглощающей вины. И хотелось умереть навсегда, и убить всех тех, кто сидит в голове и дает советы.

Потом все успокоились, и девочка уговорила отца не убивать Ли, но сослать в террариум навсегда. Ли было все равно, силы оставили его совсем. Его как веревку перенесли в огромный террариум, он свернулся там под лампой и замер.

Сил не было даже умереть, все силы уходили на то чтобы и не слушать хор, орущий в его голове. Так он и сидел в углу под лампой, свернувшись в двойное кольцо и не двигался, и выхода не было, и его больше не было и, наверное, больше никогда не будет. А жизнь проходила мимо.